Проданная деревня [сборник] - Борис Андреевич Можаев

«10 десятин купленной земли» – старательно перечисляет «смертные грехи» этого крестьянина Суслов. И печатают эту злобную дребедень не в 1930 году – в пору «обострения классовой борьбы», а теперь, в самый разгар перестройки. Вот такой теперь стиль жизни в Рязани. Хочу спросить этого ученого мужа: где же Курицын землю купил? В Америке или в Германии? Ведь в СССР торговля землей была запрещена еще при Ленине. Неужели доцент кафедры истории КПСС Суслов не слыхал об этом? Или он и редактор «Приокской правды» просто хотят навести тень на плетень: вот, мол, торговали землей, а великий кормчий Сталин запретил эту торговлю, а всех покупателей отправил на тот свет.

Кстати, теперешние сторонники торговли землей в Верховном Совете прикидывают – на каких условиях и по какой цене продавать нашу землю иностранцам. Вот так – наши земледельцы остаются в фаланстерах крепостными, и на какие шиши этот крепостной купит землю? А иностранцы, которые с валютой, могут пользоваться нашим добром: по сходной цене покупать нашу землю-кормилицу. Тысячу лет отстаивал наш булат русскую землю, а теперь потихоньку, с помощью запутавшихся в долгах мудрецов подбираются к ней с долларами в мошне закордонные валютчики. Поневоле вспомнишь стихи Роберта Бернса: «Мы сталь английскую не раз в сраженьях притупили, но золотом английским нас на торжище купили». Не надо иметь богатое воображение, чтобы понять – бьющийся в нужде колхозник с охотой пойдет работать на купленной у нас или арендованной земле заморского предпринимателя. Грешно думать, что все наши крестьяне и рабочие и даже интеллигенты не способны сами обрабатывать землю, потому как все поголовно – олухи царя небесного. Нет, люди наши не разучились работать на себя. Так и пусть берут землю и трудятся на славу нашего отечества. Отдайте народу землю! Отдайте, пока не поздно. Хуже будет…

А в те времена, в тридцатом году, земля в Рязанском округе была только надельной, за исключением небольшого количества культурных хозяйств, семеноводческих в основном, бывших отрубов. Прекрасных хозяйств, разоренных коллективизацией. В селах же землю делили по едокам, очевидно, в Русановке на едока давали больше земли, чем в Гридине, да и семья по всем видам была у Курицына многолюднее семьи Малышевых. А вон в Гремячем Логе у Шолохова, в «Поднятой целине», Кондрат Майданников имел не меньше земли, чем Курицын. По пять десятин засевал только зерновыми. А там еще травы, кормовые, так сказать, да картошка, да пары. Да кроме лошади да коровы у него еще были быки. И вроде бы Кондрат в кулаках не ходил. Штаны купить не на что было ему, пытался уверить весь честной народ Михаил Александрович. Я помню, как смеялись над этой выдумкой не в институтах, конечно, а в селах мужики:

– Скольки этот Кондрат снимает с десятины?

– Четыре центнера.

– Не бреши!

– На, смотри! Тут так написано.

– Ну-ка, ну-ка! Брехня. У нас шашнадцать центнеров – не урожай, а у них на Дону аль земля хуже?

– В двадцать девятом годе эти Кондраты привозили с Дона к нам на базар пашаницу – по девяносто пудов в арбе. Пуд пашаницы стоил девять рублей и штаны стоили столько же. И он без порток ходил? Будет уж светом-то дурить…

Нет, до тридцатого года мужики не бедствовали, особенно многодетные. И мой отец был многодетным, имел примерно восемь-девять десятин пахотной земли вместе с лугами. Это на семь едоков. И скота полон двор; и дом высокий, сосновый, да летняя изба прирублена, да коридор, да еще кладовая кирпичная (в ней теперь живут, как в доме…) Но нанимать односельчан… это же курам на смех! Отец сам любил покосить «на помочах», то есть вдовам помогать, престарелым. Эта «помочь» была одной из самых стойких и бескорыстных традиций русской общины.

Именно эти традиции и свойства: предприимчивость, хватку в деле, неутомимость, стойкость, незлобивость, наконец, и любовь к работным людям, должны мы пестовать.

И бить надо по рукам всех любителей порочить давно живших или теперешних деловых людей из гнусного чувства зависти иль по велению свыше.

Сейчас модно стало говорить: «Зачем ворошить старое? Зачем вспоминать о перегибах? Ведь у нас и без того много нерешенных проблем!» Так сетуют теперешние перестраховщики. Вообще-то они мало изменились за последние годы.

Слыхал я нечто подобное от многих наших редакторов толстых журналов еще года четыре назад, когда совался туда со своими «Мужиками и бабами» да прочими «старыми историями». В официальных отказах они писали, что-де теперь критика коллективизации отвлекает от решения «насущных задач» и не время писать об этом. Но между тем давали ход всем тем же лубочно-патриотическим опусам, в которых воспевалось то самое время, когда «жить стало лучше, жить стало веселее». Мы потихоньку, мол, подвираем – жить-то надо! А вы уж не мешайте нам выполнять указание свыше.

Вот что пишет тот же Суслов в упомянутой статье в «Приокской правде»: «Суд (над перегибщиками. – Прим. Б.М.) состоялся в помещении пителинской церкви, поскольку более вместительного помещения в районном центре не нашлось». Да, в церкви. Только Суслов «забыл» уточнить – в бывшей церкви, превращенной к тому времени в клуб. Он и до сих пор стоит, советская власть так и не удосужилась за шестьдесят лет построить настоящий клуб.

Между прочим церковь эту поставил для «общества» купец Кондранин, а вторую церковь в Пителине построило само «общество». Обе церкви отняли – одну под клуб, вторую под склад. Склеп строителя церкви Кондранина развалили, гробы с останками выбросили… Так что историк КПСС Суслов кое-что умалчивает, мягко выражаясь.

Сообщалось ли раньше в печати о Пителинских волнениях? Да. И названы были эти волнения «Вторым кулацким восстанием», разумея под первым Тамбовское восстание крестьян в 1920 году (когда-то Пителино входило в Тамбовскую губернию).

Кем названы? Аппаратом. И зафиксировано было это название в статье А. Янина, бывшего сасовского партаппаратчика, ветерана «Октября», так сказать. Эта статья даже за границу попала. Вот она: «Второе кулацкое восстание и его ликвидация» (см. «Минувшее» – исторический альманах, № 4, Париж, 1987 г.). Там еще более несуразное вранье, чем в статье Суслова, – будто бы к Пителину подступал отряд «бандитов», ведомый здоровенной бабой, увешанной гранатами, а в карманах у нее торчало по револьверу. Будто она самому товарищу Штродаху показала при всем честном народе голую задницу… Ну и прочий вздор. Я и высмеял в «Правде» это «кулацкое восстание» без кулаков. И меня, а не Янина упрекает Суслов за то, что Пителинские волнения крестьян Можаев-де выдает за «второе кулацкое восстание». Вот так – с больной головы да на здоровую. Не знаю, носит